Раздел баскетбол. Владимир Гомельский. «Папа. Великий тренер» Глава четвертая. Часть первая

Вашему вниманию книга, которую написал известный телекомментатор и большой любитель баскетбола Владимир Александрович Гомельский. Книга в своем роде автобиография, про его великого отца - легенду мирового баскетбола Александра Яковлевича Гомельского. Глава очень большая, поэтому я ее разделил на две части. 

Глава 4 ПЛАНКА ПОБЕДЫ

В начале 1956 года мама все-таки уехала в Ленинград. Но на то была уважительная причина. Она не сбежала, не сказала, что больше за границей, то есть в Риге, жить не хочет, а поехала рожать Сашку. Настолько родители любили город своего детства, что позаботились о том, чтобы даже в свидетельстве о рождении моего младшего брата местом рождения был указан Ленинград. Тем более в Ленинграде жили мои бабушки, и можно было рассчитывать хоть на какую-то помощь. Меня мама, естественно, забрала с собой. Жили мы у бабушки Нины на Садовой. С этим периодом связано мое первое воспоминание о наших баскетбольных посиделках, или, как еще говорят, о «баскетбольных сказках».

 Достаточно часто по вечерам у бабушки Нины в этой коммунальной квартире собирались ее подруги — те самые игроки, которых в свое время в ленинградском «Спартаке» тренировал мой папа: Евдокия Филипповна Белова, тетя Зоя Андрюшкина. А о чем они могли рассказывать? Естественно, о баскетболе. И вот эти самые «баскетбольные сказки», под которые я частенько отходил ко сну, я запомнил, несмотря на то что был еще очень мал. Запомнились истории о том, как баскетбол в Питере только начинался — а об этом помнила только Евдокия Филипповна Белова. Она рассказывала о «прародителе» отечественного баскетбола — Степане Васильеве, который в 1906 году, собственно, и начал развивать баскетбол в нашей стране.

Как он был участником первого матча по баскетболу в спортивном клубе спортивного общества «Маяк», как в составе команды «лиловых» выиграл первый открытый турнир, как выступал в первом международном матче в составе сборной Санкт-Петербурга против сборной американских моряков... Кстати говоря, вместе с альбомами семейных фотографий можно было посмотреть и бабушкины архивы: ее детские фотографии, свадебные — как она замуж за дедушку Павлика выходила. Ну и, конечно же, ее фотографии на баскетбольной площадке. Во всяком случае, форму, в которой моя бабушка играла в конце 1920-х годов в баскетбол, я себе прекрасно представляю. Смешные шарообразные трусики и очень аккуратная маечка, обязательно красного цвета, со спартаковским ромбиком и с белой буковкой «Л», что означало «Ленинград». Сашка родился 5 февраля 1956 года. И опять папа был где-то на соревнованиях, поэтому маму из роддома встречали бабушка Нина, бабушка Фаня, дедушка Яша, Женька и я. Надо сказать, дед Яша Сашке очень обрадовался, поскольку тот родился рыжим, каким он сам был когда-то в юности.

Я даже помню, как он воскликнул: «Ну, наш, Гомельский, родился!» По окончании тура матчевой встречи городов, который проходил в Санкт-Петербурге в марте 1956 года, папа забрал нас в Ригу. После рождения второго ребенка Александр Гомельский получил новую квартиру. Это были две очень большие комнаты, правда, в коммунальной квартире, на улице Андрия Пумпура, дом № 2. Оттуда до папиной работы было буквально две минуты ходьбы. В основном в квартире жили офицерские семьи, да это и понятно, ведь практически напротив находился штаб Прибалтийского военного округа, до которого тоже идти было недалеко. В 1956 году папа был уже старшим лейтенантом, но в новой квартире среди соседей все равно был самый младший по званию. Я не могу сказать, что у моей мамы был конфликтный характер.

В целом спокойная и уравновешенная, но очень упрямая, она относилась к категории тех людей, в которых агрессия могла накапливаться долгое время, прежде чем выплеснуться наружу. Поэтому если я и помню какой- нибудь скандал на этой коммунальной кухне, то только один. Связан он был с тем, что мама все время получала несправедливые замечания от жены какого-то подполковника, требующей, чтобы она, как жена младшего по званию офицера, выполняла больше работы по дому. Однажды мама все же не выдержала и ответила этой соседке фразой, которую я запомнил навсегда: «Таких подполковников, как твой, в нашей армии десять тысяч. А такой старший лейтенант, как мой, — всего один на всю армию». Уж не знаю, как дальше развивались их отношения, но на кухне к маме приставать перестали. Я рассказал об этом для того, чтобы было понятно, что к 1956 году мама отцом уже гордилась. Очень гордилась!

Начну с того, что в чемпионате СССР 1956 года команда СКА впервые заняла первое место. За эту победу наряду со всеми игроками отец получил премию, но самое главное, что в этом году ему было присвоено звание заслуженного тренера СССР. Фактически папа перепрыгнул через одну ступеньку, ведь обычно сначала присваивают заслуженного тренера республики. Но это уже отдельная история. Ведь папа, несмотря на то что столько лет проработал в Латвии, заслуженным тренером ее так никогда и не стал. Зато от Верховного совета Латвийской ССР получил несколько грамот, чему в советское время придавалось большое значение. Этих грамот у него было три или четыре, но даже двух было достаточно для того, чтобы получить статус персонального пенсионера республиканского значения. И если бы мы жили в Латвии, папа получал бы очень приличную пенсию. Но, как говорится, все, что ни делается, — к лучшему.

После победы в чемпионате СССР по решению республиканского Спорткомитета папу назначили главным тренером сборной Латвии. То есть к Спартакиаде народов 1956 года формировать и готовить команду поручили именно ему. Это тоже было огромное достижение, которым гордился папа и достаточно часто вспоминал уже после того, когда в его жизни были и другие победы.

Все-таки среди всех тренеров, работавших в то время в Латвии, папа был самым молодым и наименее опытным. К тому же он не был латышом. Спартакиада народов 1956 года проходила летом в Москве. Именно к этому соревнованию была построена главная спортивная арена страны — стадион «Лужники». Весь баскетбольный турнир практически целиком проходил на Малой спортивной арене или на нескольких специально оборудованных площадках, находившихся неподалеку. Нас с братом, которому еще и полгодика не исполнилось, естественно, в Москву не взяли, поэтому мы с мамой остались дома.

Да и за ходом турнира, честно скажу, я не следил, поскольку в силу возраста мало что еще соображал. А вот мама следила, поэтому попадание сборной Латвии в одну предварительную подгруппу со сборной Казахстана было расценено как неудача. Все-таки в двух этих командах встречались два самых высокорослых баскетболиста не только нашей страны, но и Европы, а может быть, даже и мира. Понятно, что в латвийской команде самым высоким был Янис Круминьш. За сборную же Казахстана выступал Увайс Ахтаев, о котором, наверное, следует рассказать особо. Увайс Ахтаев по национальности ингуш. И еще во время войны в 1944 году практически все население Чечено-Ингушетии погрузили в товарные поезда и лишили постоянного места жительства. Вырос Увайс, которого все баскетболисты страны называли просто Вася, в Караганде, в Казахстане и, естественно, играл за сборную этой республики.

Кстати, достаточно интересно, что вместе с ним в сборной Казахстана на этой Спартакиаде народов первый раз заявил о своем баскетбольном таланте Арменак Алачачян — армянин, который родился и вырос в Александрии. Его родители решили реэмигрировать, потому что в Египте они не имели никакого социального статуса. Пострадав от турецкого геноцида, они уехали сначала в Александрию, а потом сразу после войны вернулись в надежде на то, что будут жить в родной Армении. Однако где-то то ли в Сухуми, то ли в Батуми весь пароход с армянами из Египта посадили в товарняки и отправили не куда- нибудь, а в казахстанские степи.

Вот так и встретились в одной сборной ингуш Увайс Ахтаев и армянин Арменак Алачачян. Воистину дружба народов. Так вот матч Латвия—Казахстан привлекал огромное внимание прессы как раз потому, что за эти команды играли два самых высоких игрока. В отличие от молчаливого и застенчивого Круминыла Вася Ахтаев никогда за словом в карман не лез, и его всегда радовало внимание публики. В одном из интервью он довольно нагло сказал: «Ну-ка, покажите мне того мальчишку, которому я должен надрать уши. Я ему объясню, кто кому утром должен будет чистить ботинки». Ну а ботинки этих гигантов представляли собой довольно забавное зрелище: у Яниса пятьдесят четвертый размер ноги, у Ахтаева — пятьдесят шестой.

Все играли в китайских кедах, а эти оба весь турнир провели в обуви, которую шили на заказ в Москве на фабрике экспериментальных спортивных изделий. Для этого матча папа выбрал особую тактик}', я о ней уже говорил. Круминьш гораздо быстрее Ахтаева, пониже ростом, намного моложе и выносливее, и он должен был от Ахтаева убегать. Заявление Васи в прессе о том, что «мальчишке нужно надрать уши», Яниса задело, и, как рассказывал отец, его даже не нужно было злить перед этим матчем. Хотя Круминьш вообще очень флегматичный и добрый человек, который даже по площадке передвигался крайне осторожно, чтобы ненароком кому-нибудь на ногу не наступить. В итоге Ян в том матче набрал двадцать два очка, шестнадцать забив с игры.

Это означает, что из десяти своих крюков — а он иначе просто не бил — восемь отправил точно в цель. Еще шесть очков он набрал с линии штрафных. Короче говоря, получилось, что это не Вася Яну «уши надрал», а молодой и быстрый Янис Круминьш обыграл, оббежал, перепрыгнул Увайса Ахтаева. В результате этой важной победы сборная Латвии заняла в подгруппе первое место и перешла на следующий этап, который по спортивным понятиям носил характер полуфинала. Победив в полуфинале команду Украины, папина дружина, естественно, вышла в финал, где сошлись две самые сильные команды — сборная Москвы и сборная Латвии.

Спартакиада папе запомнилась не только этим. В ней, к примеру, принимала участие сборная Карельской ССР, за которую играл в будущем знаменитый поэт Роберт Рождественский. Кстати, Роберт Иванович даже какое-то время был президентом Федерации баскетбола России. Но познакомились они с папой именно в 1956 году. Рассказывая о крупных соревнованиях, я не могу не отметить еще одну черту, которая присуща очень многим спортсменам, в том числе и моему отцу.

Папа верил в приметы. Не могу сказать, что это было что-то гипертрофированное, однако приметы есть приметы, и, как говорил папа, счастливая рубашка есть счастливая рубашка. Белых нейлоновых рубашек, которые тогда были в моде, у папы было всего две. Ну и естественно, что в отсутствие мамы стирал и гладил он их самостоятельно. Как оказалось, особым умением в стирке он, видимо, не отличался, потому что одну из этих рубашек по приезде в Ригу после победы в Спартакиаде народов мама просто выбросила. Вторая часть туалета папы «на удачу» — это белый плащ, который мама подарила ему на двадцатипятилетие. Это был такой белый пыльник со стильными погончиками и боковыми карманами, вшитыми под углом сорок пять градусов. Папа его просто обожал.

В те годы Малая спортивная арена не имела крыши, поэтому температура там варьировалась в зависимости от погоды. И так уж вышло, что финальный матч проходил при мелком таком московском дождике, а температура упала до двенадцати градусов тепла. Ту игру против Москвы папа вел как раз в этом плаще. Сборная Москвы была здорово укомплектована. Хотя по- другому и быть не могло, ведь тренировал ее не кто иной, как Константин Иванович Травин — лучший баскетболист Советского Союза в довоенный период. Капитаном команды был Юрий Викторович Озеров, между прочим, к тому моменту — один из двух сильнейших защитников в нашей стране.

Также за сборную Москвы выступали Михаил Семенов, Михаил Студенецкий и Виктор Зубков, так что стартовая пятерка у них была очень сильная. И тем не менее тактика сборной Латвии, то есть медленное позиционное нападение с использованием Круминьша, чередовавшееся с кинжально быстрыми прорывами в исполнении Валдиса Муйжниекса и Майгониса Валдманиса, принесла свои плоды. Уже за десять минут до конца основного времени стало ясно, что латыши победы не упустят, и последние несколько минут команда играла на удержание мяча, что тогда не возбранялось.

Но почему же я вспомнил про любимый белый папин плащ? Ни для кого не секрет, что раньше после победы игроки качали своего тренера. А папу в тот день качали впервые в жизни. Переполненная радостными эмоциями, разновысокая команда, подбрасывая своего тренера, удержу не знала. Один раз он взлетел так высоко, что поймать его оказалось очень сложно.

Единственным, кто смог это сделать, был только силач Янис Круминьш, который успел ухватить папу за плащ, и тут случилось что-то ужасное: папин любимый плащ был порван по заднему шву от шлицы до самого воротника! Конечно, в Риге его потом починили и он еще несколько раз его надевал. Но вот само появление папы из поезда в порванном плаще, по словам мамы, было достаточно смешное. Еще существовала примета о том, что если при надевании рубашки вдруг отрывается пуговица — это было самое плохое, что с папой могло случиться перед игрой.

В этом случае он без зазрения совести эту рубашку немедленно выбрасывал и надевал новую. Представьте себе такую картину: мама собирает папу на какой-то турнир, а он очень придирчиво смотрит, какие рубашки она ему упаковывает в чемодан. «Нет, эту не клади, в этой я еще ничего не выигрывал... а вот эту — обязательно!» А мама ему: «Саша, на нее уже смотреть страшно, как же ты ее наденешь?» — на что папа отвечал: «Под пиджачок, под пиджачок...»

Вот в эти приметы Александр Яковлевич верил на протяжении всей своей тренерской деятельности и всегда соблюдал их во что бы то ни стало. После окончания Спартакиады всех латышских спортсменов ждала грандиозная встреча на Рижском вокзале. Куча народу, оркестры, речи... Все было очень торжественно. Поскольку до вокзала идти было совсем недалеко, то мы с мамой тоже пошли встречать папу.

Он выглядел бесконечно счастливым и радостным. Ведь там, в Москве, он узнал, что главный тренер сборной команды СССР Степан Семенович Спандарьян и президент Федерации баскетбола СССР Николай Владимирович Семашко приняли решение о том, что вторым тренером во время подготовки сборной СССР по баскетболу на олимпийском турнире будет Александр Яковлевич Гомельский. Это было его первое предложение работы в качестве тренера со сборной командой. Как он этим гордился! Я бы даже сказал, хвастался. Не лишенный иронии, он достаточно часто даже сам о себе мог сказать: «Вот Гомельский хвастун!» Это правда: если уж он чего-то добивался, то хотел, чтобы об этом знали все.

Именно в 1956 году, как раз после Спартакиады народов, папа первый раз попробовал себя в журналистике. В Риге существовала единственная двуязычная газета «Ригас Балс» («Голос Риги»). Вечерняя газетка на четырех полосах, но читал ее весь город. Так вот первая папина статья появилась именно в «Ригас Балс». Конечно, папа купил несколько номеров и принес домой. И вот, слушая, с какой гордостью мама читает вслух эту папину статью, и особенно подпись — заслуженный тренер СССР Александр Гомельский, у меня появилось желание как можно скорее научиться читать. После этой победы на Спартакиаде СССР среди тех, кто принимал команду, был первый секретарь ЦК КП Латвии Вилис Лацис — великий латышский писатель. Наверное, не было ни одного латыша, который не читал его романов. Он никогда не был в числе латышских стрелков, хотя всегда поддерживал РСДРП — российскую социал-демократическую партию, был одним из организаторов рабочей партии Латвии, которая впоследствии стала коммунистической. Воевать Лацис не мог из-за очень плохого зрения.

Я даже помню, что он носил такие круглые черные очки, потому что не выносил дневного света. Так вот этот практически слепой человек, как выяснилось, очень любил баскетбол. Он побывал на многих матчах команды, которую тренировал папа. Болел на трибунах вместе со всеми, не стесняясь выражать свой восторг удачным проходам, заброшенным мячам и, конечно, победам команды. Судя по всему, у папы сложились неплохие отношения с первым человеком республики. Я даже помню, как перед приемом в ЦК партии республики папа заранее составлял список, кому из ребят требуется отдельная квартира или кто заслуживает дополнительной премии, понимая, что там могут задать вопрос, что нужно команде для побед. Когда представлялась возможность на самом высоком уровне решить какие-то материальные проблемы своих игроков, папа этим охотно пользовался и никогда не стеснялся. Кстати говоря, тогда ему удалось добиться для своей команды роста по службе.

Присвоить им офицерские звания — а никто из ребят практически не имел высшего образования — было невозможно, прапорщиков в нашей армии еще не было, поэтому всем ребятам было присвоено звание сержанта сверхсрочной службы. Таким образом, впервые к их баскетбольным стипендиям стали прибавляться еще и деньги за воинские звания, за выслугу лет и так далее. Игроки рижского СКА начиная с осени 1956 года стали одними из самых хорошо оплачиваемых отечественных баскетболистов. Но самое главное, о чем тогда просил папа, — это зал. Играть в помещении СКА было невозможно, потому что его размеры, как я уже рассказывал, не соответствовали стандартным, поэтому матчи проводились на площадке «Даугавы». Но там была другая проблема: для зрителей места практически не было.

Баскетбол могли смотреть от силы человек шестьсот, которые сидели на гимнастических скамейках, поставленных в два-три ряда прямо вплотную к боковым линиям. Мы, естественно, сидели в первом ряду рядом с мамой. С одной стороны я, с другой — Сашка. И если кому-то из игроков нужно было выбрасывать мяч из аута рядом с нашей скамейкой, нам приходилось поджимать ноги, иначе ему просто некуда было встать за боковую линию. Так вот именно в том 1956 году было принято решение о строительстве Дома спорта «Даугава». Строительство, правда, шло долго, и первые матчи в нем прошли только в 1960 году, но важно то, что этот спортивный комплекс стоит до сих пор и там по- прежнему иногда проходят баскетбольные игры. Только теперь этот зал имеет статус не республиканской, а государственной латвийской спортивной школы баскетбола.

Сезон, или, правильнее сказать, чемпионат СССР, 1956/57 года получился скомканным. В связи с тем что Австралия находится в Южном полушарии и лето там приходится на зимние месяцы, Олимпийские игры начинались в последних днях ноября, а заканчивались в середине декабря. Поэтому по игровым видам спорта начало чемпионатов было искусственно задержано до января 1957 года. Впервые в нашей семье получилась ситуация, в которой мы, или, правильнее сказать — папа, были оторваны от семьи на очень долгое время. Виной тому стали длительные сборы. Сначала команда отправилась в «Серебряный бор», потом в Грузию, а перед самым отъездом готовилась в Одессе. Папа приезжал к нам раз в месяц и всего на два-три дня. Фактически этого времени хватало только на то, чтобы сменить содержимое чемодана.

Телефона у нас в квартире не было, а звонить откуда-то было очень тяжело. Писали ли родители друг другу письма? Я не знаю. Наверное, писали, потому что это было единственным средством общения в такой непосильной разлуке. Что ж поделаешь, такова жизнь всех тренеров, которые занимаются не только с клубными командами, но и со сборными. На Олимпийские игры 1956 года сборная СССР отправлялась из Одессы на теплоходе «Грузия». Это был четырехпалубный красавец, который нашей стране достался в качестве трофея после победы над фашистской Германией в Великой Отечественной войне.

Кстати говоря, до этого он имел другое официальное название — «Великая Германия». Из Одессы теплоход зашел в Варну, где на борт поднялись сборные команды Болгарии и Румынии. А потом уже с друзьями по социалистическому лагерю через Босфор, Дарданеллы, Суэцкий канал «Грузия» вышла в Индийский океан и на четырнадцатый день достигла берегов Австралии, ошвартовавшись в порту Мельбурна. На борту теплохода практически между всеми игроками и тренерами завязались дружеские отношения. Уже после Олимпиады рассказы о том, кто с кем познакомился на этом теплоходе, изобиловали вопросами: «А помните, в ресторане?..», «А помните, на верхней палубе?..». Как оказалось, то, что происходило в ресторане, на палубе и в каютах, помнили все, кроме Александра Яковлевича Гомельского.

Он про свое двухнедельное путешествие из Одессы в Мельбурн рассказать ничего не мог. Буквально в первый же день после отплытия выяснилось, что у папы морская болезнь, причем в тяжелой и острой форме. Днем он мучился на верхней палубе, где ему ставили раскладушку или подвешивали гамак, а ночью — в каюте. То же самое было по дороге обратно, когда на том же теплоходе наши спортсмены возвращались с Олимпийских игр. Вот поэтому папа на этом судне практически ни с кем и не познакомился.

Он даже не мог заниматься с командой. К примеру, на верхней палубе было установлено кольцо, чтобы команда могла тренироваться, если, конечно, море было спокойное и не было ветра. Так вот в этих тренировках папа участия не принимал, так как его просто не держали ноги. При подготовке к Олимпиаде в состав сборной страны вошли четыре игрока из сборной Латвии: Круминьш, Валдманис, Муйжниекс и Гулбис. Гулбис, правда, на игры не поехал, уж слишком он был молод — девятнадцать лет всего. Тем не менее команда собралась замечательная — пять москвичей, три латыша, два грузина. Именно таким интернациональным составом сборная СССР по баскетболу приехала в Мельбурн.

Папа с восторгом рассказывал об Олимпийской деревне, в которой жили спортсмены из всех стран мира. Дело было не только в комфортных условиях. Да, действительно, коттеджи были очень удобными, по четыре -шесть комнат в каждом. Во всяком случае, вся сборная СССР уместилась в один коттедж, где они жили по два человека в комнате. Но главным впечатлением, которое привез оттуда папа и о котором потом очень много рассказывал, был незабываемый олимпийский дух, единение всех лучших спортсменов мира и неповторимая дружественная атмосфера спортивного праздника.

Сохранились очень интересные фотографии, которые папа привез из этой Олимпийской деревни. Например, снимок, где по бокам стоят два центровых, два гиганта — американец Билл Рассел и Янис Круминьш, а между ними практически незаметный Александр Гомельский. Кстати сказать, с американцами у отца тогда сложились очень хорошие отношения. Сборная США на Олимпиаду-56 прислала команду, составленную из студентов. В ее состав вошли как минимум четыре будущие звезды НБА. Кроме уже упомянутого мной Билла Рассела это был еще один негритянский спортсмен Кейси Джонс — впоследствии товарищ Рассела по команде «Бостон Селтикс»; великолепный снайпер Джерри Шип и еще один прекрасный прыгучий нападающий Томас Джинжерард.

Я начал говорить о том, что команда СССР и тогда, в 1956-м, и на многие годы вперед была очень интернациональна. Ведь мы жили в огромной стране, где на равных существовали разные баскетбольные школы. Вот подумать только, те же Латвия, Литва, Эстония — вроде бы три прибалтийских государства, но в баскетбол играют по-разному. Латышская школа отличается от эстонской, эстонская от литовской, но все они обязательно рождали великих игроков. Вспомните капитана сборной СССР Ивана Лысова! А он ведь эстонец, родился и вырос в Таллине, был одним из самых техничных баскетболистов своего времени. После него в сборной СССР блистал уже другой игрок — Ильмар Куллам, тоже эстонец, один из лучших центровых тех лет. Мама моя, когда хотела уколоть отца, иногда говорила: «Вот, Саша, за тебя вышла замуж, а ведь было предложение и от Ильмара». И действительно, за мамой одновременно с папой ухаживал и Ильмар Куллам.

В сердцах, уже после того как родители развелись, мама, обращаясь ко мне, как-то бросила: «Была бы умнее, ты бы был двухметровый и играл за сборную СССР», — имея в виду, что если бы она вышла замуж за Куллама, рост которого составлял сто девяносто восемь сантиметров, я бы пошел в него. Интересно, что одним из самых лучших, сильных и успешных тренеров, работавших на территории СССР, был известнейший в Литве специалист — Стяпас Бутау-тас. До того как стать тренером, он прошел карьеру игрока и даже выступал за сборную страны. Я мальчишкой помню, как этот человек впервые побывал у нас дома. И меня еще очень удивило, насколько он, огромного размера мужчина, стеснялся и чувствовал себя очень скованно. А потом выяснилась достаточно забавная история. 

В начале июня 1941 года бабушка Нина и ее родная сестра отправили своих дочерей отдыхать к родственникам по линии дедушки Павла в деревню Пустошки, что в районе Великих Лук. Именно там маму и ее двоюродную сестру тетю Люсю вместе с бабушкой, а моей прабабушкой, Аней, застала война. Фронт прокатился через эту местность настолько быстро, что ни стрельбы, ни немецких танков они не видели. Однако от немецкой военной комендатуры пострадали многие, в том числе и все подростки, которых просто-напросто готовили к угону в Германию. Маме и ее сестре повезло, потому что на саму территорию Германии они не попали. В качестве наемных рабочих их переправили в Литву, где практически всю войну мама батрачила на хуторе, принадлежавшем... родителям Бутаутаса. Так она, собственно, со Стяпасом и познакомилась. К счастью, те годы мама провела хоть и на оккупированных территориях, но все же в достаточно комфортных условиях. По крайней мере, не голодала. Но об этом она по совету старших товарищей никогда не упоминала, дабы избежать последствий.

Ведь, несмотря на то что она в те годы была еще ребенком, могли начаться разбирательства, запросы, и обязательно бы возникли неприятности, можно было стать невыездным. Ну а Стяпас, в свою очередь, стеснялся того, что Ольга Журавлева, а впоследствии Гомельская, батрачила на его родителей. Эта достаточно занятная, но характерная история показывает, в каком все же тесном мире мы живем. Кстати говоря, папа эту историю знал всегда — мама, естественно, ему рассказала, но это обстоятельство никогда не влияло на теплые отношения с Бутаутасом. Я даже помню, что, когда в очередной раз решался вопрос о том, кого из наших специалистов посылать на работу за границу, папа активно рекомендовал, чтобы Бутаутаса отправили на Кубу. Но кроме литовской, у нас ведь была и грузинская школа, подарившая отечественному баскетболу таких асов, как Отар Михайлович Коркия, Нодар Джорджикия, Леван Инцкервели. Когда болельщики хотели обидеть грузинских баскетболистов, то говорили, что они танцуют лезгинку. Глупости! Не лезгинка это была, а очень быстрый баскетбол, помноженный на филигранную технику.

Такую технику, как у Левана Инцкервели, а потом и у Гурама Минашвили, нужно было поискать. Как они на скорости водили мяч — отнять было просто невозможно! Нельзя не вспомнить и украинскую школу, которая, в свою очередь, подразделялась на киевскую и одесскую. И ведь она тоже давала великих баскетболистов. А потом еще ленинградская, московская... Говоря о московской школе, в первую очередь хочется, конечно, выделить Константина Ивановича Травина, его сына — Александра Константиновича, потом Геннадия Вольнова, Юрия Озерова, Юрия Корнеева и многих других.

В ленинградской школе делал свои первые шаги, наверное, один из самых выдающихся игроков начала 1950-х — Олег Кутузов. Потом на площадках страны блистали воспитанники Владимира Петровича Кондрашина... И вот этот конгломерат, многонациональная сборная СССР, была очень непростым соперником для самых сильных баскетбольных команд мира — и для Бразилии, и для Франции... Ну разве что Америка всегда доминировала в мировом баскетболе. Кстати говоря, тему о том, как надо обыгрывать американцев, мы в этой книге затронем еще не раз, потому что, рассказывая о своем отце, я просто не могу этого не сделать.

Под сборную СССР приходилось подстраиваться всем соперникам, и наша команда, обладая мастерами, я даже не побоюсь сказать — звездами огромной величины, могла диктовать свои условия в каждом из матчей. За исключением матчей со сборной США. Олимпиада в Мельбурне это доказала. Тяжелая игра с Францией и поражение от США в подгруппе, потом полуфинальный турнир, в котором опять-таки сборная Франции была обыграна, и выход в финал. Прямо скажем, финальный матч со сборной США не получился. Не получился, во-первых, потому что американцы придавали ему огромное значение. Рассел вчистую выигрывал щит. Он не только убегал от Круминьша, что было не удивительно, так как он к тому же был рекордсменом Калифорнии по прыжкам в высоту. Рассел действительно творил чудеса.

Именно на том олимпийском турнире он первым в мире продемонстрировал такой баскетбольный прием, как блок-шот. Только он со своим ростом двести шесть сантиметров, феноменальной прыгучестью и длинными руками был способен на этот элемент. «И был там еще Джонс, который, по-моему, носился по площадке на мотоцикле», — вспоминая об этом турнире, папа имел в виду Кейси Джонса, скорость которого при убегании в отрыв была действительно феноменальной — догнать его не мог никто. Именно тогда, увидев на площадке Кейси Джонса, папа понял, насколько важно для баскетболиста такое качество, как стартовая скорость, то есть умение оторваться от соперника на первых четырех-шести шагах. Ну и конечно, нельзя не упомянуть Джерри Шипа. Он был, пожалуй, единственным из полевых игроков на том турнире, процент попадания с игры у которого был около пятидесяти.

То есть каждый второй его бросок со средней дистанции достигал цели. Так точно и так красиво, как бросал Шип одной рукой в прыжке, у нас еще не бросали. Наша сборная завоевала серебряные медали. Я так подробно рассказывал об игроках сборной США, чтобы вы поняли — папа вернулся с той Олимпиады переполненный идеями. Идеями баскетбольными, творческими. Для него информация, которая была получена в Мельбурне и потом переработана, причем в очень сжатые сроки, оказалась той ступенькой, которая была необходима для того, чтобы сделать большой шаг вперед. Качественно улучшить свою работу — работу тренера, а также повысить уровень игры своей команды и своих игроков.

Рассказывая об Олимпийских играх, нельзя не отметить, что в коллекции Александра Гомельского есть не только медали, но и то, чем не может похвастать ни один другой баскетбольный тренер на свете. В 1956 году на Олимпиаде в Мельбурне папе было присвоено звание судьи международной категории. Это не шутка, так оно было на самом деле. И вот как это произошло. До начала турнира каждая команда проводила тренировки. Сборная США проводила их в закрытом режиме. Туда не допускались ни зрители, ни представители прессы, и уж тем более игроки и тренеры из других команд. Получив задание подсмотреть, что же все-таки там делают американцы, папа каким-то образом в этот зал проник, но буквально через десять минут его увидел тренер сборной США Генри Айба. Подошел к нему и говорит: «А я знаю, вы тренер сборной СССР». Да еще вынул какой-то австралийский журнал, где была фотография нашей команды, естественно, вместе с папой, у которого на груди красовалась надпись: «СССР».

В общем, Александр Гомельский был рассекречен и с позором удален. Как бы то ни было, но практически за день до начала олимпийского турнира тренеров всех команд все-таки обязали провести публичную тренировку для фотографов и прессы. Первыми из лидеров, претендентов и фаворитов турнира на площадку вышла сборная СССР. Естественно, Степан Суренович Спандарьян устроил обычную двустороннюю игру. Это был самый легкий способ закамуфлировать все свои секреты, причем ни в коем случае не показывая те комбинации, которые были подготовлены к турниру. В роли же судьи, как это и положено второму тренеру, выступил папа. Следующими после сборной СССР на паркете появились американцы с таким же намерением провести двустороннюю игру. Однако второго тренера, уж не знаю, чем он там занимался, в тот момент с ними не оказалось. Так вот генеральный секретарь ФИБА Уильям Джонс, наблюдавший за игрой нашей команды, порекомендовал Айбе, чтобы их «двухсторонку» отсудил русский судья. Да-да, он назвал его не тренером, а судьей! Видимо, папа в этой роли выглядел очень убедительно. Но дальше получилось еще интереснее.

Дело в том, что до начала турнира уже было ясно, что австралийские арбитры, вызванные на Олимпийские игры, не отличаются высокой квалификацией. Но Уильям Джонс нашел замечательный выход. Он вышел с просьбой к руководству нашей делегации в Мельбурне с тем, чтобы Александру Гомельскому разрешили обслуживать матчи баскетбольного турнира в качестве арбитра. В итоге папа отсудил в Мельбурне четыре игры. И за эти четыре игры, не проходя никаких семинаров, не владея никаким иностранным языком, он получил звание судьи международной категории. После того турнира папа больше не судил никогда. Но это удостоверение до сих пор хранится в его архиве как еще одно подтверждение его незаурядных способностей и огромного авторитета. Теперь еще одна занятная история — теперь уже о триумфальном путешествии из Мельбурна в Москву. В декабре 1956 года началась первая арабо-израильская война. Возвращаться через Суэцкий канал было невозможно, потому что там шли военные действия и он был просто-напросто перекрыт.

В результате было принято решение о том, что теплоход «Грузия», на борту которого находились спортсмены СССР, Болгарии и Румынии, пойдет во Владивосток через Тихий океан. Это был наиболее короткий путь, и спортсменов до Владивостока довезли всего за десять дней. Особенно этому рад был Александр Гомельский, который наконец ступил на твердую землю, и все его мучения, связанные с морской болезнью, остались позади.

Но началась новая эпопея. Из-за отсутствия пассажирских самолетов сборная СССР тремя многовагонными составами, идущими один за другим, из Владивостока в Москву отправились по рельсам. Насколько я помню по рассказам папы, это путешествие заняло почти целую неделю. Самое смешное, что на каждый такой многовагонный состав приходилось по три вагона- ресторана. Спортсменов нужно было кормить, поить, а поскольку соревнования уже закончились, некоторые позволяли себе и нарушение режима. Но самое интересное, что практически на каждой станции спортсменов-любимцев обязательно встречали. Причем, как это у нас принято, хлебом-солью. Хотя, как вы понимаете, это был не только хлеб и не только соль. Показать же народу просили двоих: Льва Яшина, который после победы сборной по футболу в финале Олимпиады в одночасье оказался героем страны, и самого высокого атлета — Яниса Круминьша.

И вот ночь- полночь, зима, снег, мороз, из одного вагона выводят Льва Ивановича Яшина, из другого — Яна Круминьша. Ребята выходили к болельщикам и принимали этот «хлеб-соль». Итак, перед самым Новым годом наша олимпийская сборная прибыла в Москву. Второе место было признано успешным, поэтому во все наградные списки баскетболисты попали. В том числе и Гомельский Александр Яковлевич, который был награжден орденом «Знак Почета». Это был первый папин орден и первая высокая правительственная награда, которой он очень и очень гордился.

Потом был организован новогодний бал в Кремле, на котором спортсменов представили Никите Сергеевичу Хрущеву и другим членам правительства. Там же игрокам и тренерам вручили их заслуженные награды. Новый 1957 год мы не отмечали. Мама уехала в Москву встречать отца, а к нам с братом приехала бабушка Фаня. Кстати говоря, на том приеме в Кремле папа был вместе с мамой. У нас есть фотография, на которой родители держат коробочку с папиным орденом. В Ригу родители приехали в первых числах января. Я помню, как мы пошли встречать их на вокзал. Маленького Сашку тащили на саночках, и поскольку бабушка еще плохо ориентировалась в Риге, то дорогу показывал я. Такого сумасшествия, которое царило на этом вокзале, я не ожидал. Там собралось практически все латышское начальство. Народу было — негде ступить. Играл оркестр, произносились какие-то речи... А меня не пускали к родителям! То есть между нами стояли эти люди, обеспечивающие безопасность, и никому, даже мне, ребенку, нарушить «зону безопасности» было нельзя.

Вы не представляете, как мне было обидно, что я так долго не мог обнять папу и маму! Только после речей, которые к тому же практически все звучали на латышском, наконец нам отдали родителей. И уже на такси с чемоданами и подарками мы поехали домой. Интересно, что этот момент встречи на вокзале оказался переломным и для бабушки Фани. Только с того зимнего утра, впервые осознав, насколько популярен ее старший сын, она начала им гордиться. До этого она все время говорила, что дочка у нее умная — филолог, а старший сын пошел в футбол. То есть она даже не различала эти виды спорта. Но вот с того яркого публичного признания папиных достижений, свидетелем которого она стала, бабушка изменила отношение и к папе, и к папиной работе. За успехи на Олимпиаде папе было присвоено внеочередное воинское звание: Александр Гомельский стал капитаном. Кроме этого всем баскетболистам-олимпийцам — представителям рижского СКА — были подарены ружья. Охотничья двустволка двенадцатого калибра, я до сих пор помню, как она называлась.

Ружье было немецкое марки «Zauer». Очень дорогое и очень красивое, с вырезанными на прикладе лосями и кабанами. Висело оно у нас на стене, и патронов к нему никогда не было, потому что папа не любил охоту. А именная памятная табличка на прикладе была следующего содержания: «Капитану Гомельскому от командующего войсками Прибалтийского военного округа». И дата. Потом мы это ружье перевезли в Москву, где и там оно висело на стене, но так никогда и не выстрелило. Потом, уже после развода родителей, оно, к сожалению, куда-то пропало. Тогда я, ребенок, ощутил, что благосостояние семьи резко повысилось. Премировали папу и в Москве, и от

Спортивного комитета Латвии, и от Спортивного клуба армии. Так вот буквально через пять дней после папиного приезда они с мамой отправились в центральный универмаг Риги, и... они купили телевизор! Мы стали первой семьей в нашей коммунальной квартире, в которой он появился. Причем это был не «КВН», а «Темп». Может, знаете, тоже с огромной такой линзой, в которой вода бултыхалась. Как сейчас помню, если по программе шло какое-нибудь хорошее кино, то у нас в большой комнате собиралась буквально вся квартира. Не успел папа отдохнуть после Олимпиады, как тут же начался чемпионат страны 1957 года.

Хоть его и урезали из-за участия в Олимпийских играх, тем не менее он должен был состояться обязательно. Вот в этот период папа уже осознал, что ничего, кроме первого места, в тех соревнованиях, в которых он участвует, его не интересует. Второе он уже расценивал как неудачу, третье — как позор. Планка была поднята на самый максимум. И началась работа над теми новыми тактическими схемами, с которыми папа вернулся из Мельбурна. Именно в этот период он напридумывал большую часть своих упражнений. Они были как бы естественным завершением работы его мысли. Для того чтобы команда играла в быстрый баскетбол, надо, чтобы она умела это делать. Я никогда не забуду, как папа придумывал поточные упражнения для развития скоростной техники.

Чтобы при приеме мяча не снижалась скорость, игроки, принимающие мяч, должны уметь, не снижая скорости, оборачиваться. Были придуманы упражнения, которые развивали прыгучесть. Причем специфическую прыгучесть для баскетболистов. Увидев, как борются на щите американцы, особенно Билл Рассел, папа придумал дриблинг на щитах, который они же потом и позаимствовали. Очень много папиных упражнений было разработано совместно с Майгонисом Валдманисом. Как-то так получилось, что все те элементы, которые большинство из наших игроков увидели впервые в Мельбурне, Майгонис уже знал. Он умел отдавать передачу из-за спины и между ног, но только стоя на месте. Работая вместе с ним, папа усовершенствовал эти технические элементы для того, чтобы ими можно было пользоваться и на скорости. Я думаю, что все-таки самой быстрой командой в период с 1956 по 1957 год в отечественном баскетболе было тбилисское «Динамо».

Но второй по скорости, даже несмотря на наличие Яниса Круминьша, был рижский СКА. В папиной команде бежали все. И бежали с головой, с мыслью, по схемам. И все эти схемы рождались тоже именно тогда. Мне кажется, что вам будет интересно услышать о том, что собой представляла, выражаясь высокопарным слогом, творческая лаборатория тренера Гомельского. В мае 1957 года мы наконец-то получили отдельную двухкомнатную квартиру на ул. Горького, 106/108. Тогда это была самая окраина Риги. После нас начинались уже частные домики, а дальше шел огромный лесной массив, который вклинивается в Ригу на много километров. В большой комнате стоял стол. Он был круглый, но когда его раздвигали, становился овальным. Когда приходил папа, скатерть с этого стола тут же убиралась и мелом чертилась баскетбольная площадка. Если бы папа рисовал просто комбинацию, я еще мог понять, но весь стол был разрисован крестиками и кружками. Кружки — это нападающие, а крестики — защитники. Соединены они были линиями. Волнистые линии — это передвижения с мячом, прямые — без мяча.

После того как схема была изобретена, приносилась влажная тряпка, все это стиралось и начиналось снова. И папа все время спрашивал маму: «Оля, а так получится?» Причем Оля в это тут же погружалась со знанием дела, поскольку сама играла в баскетбол, и нередко отвечала: «Нет, Саша, нужно не так, а вот так». Они могли даже поспорить из-за этого. Заходишь в комнату, а там только и слышно: «Ты ничего не понимаешь!» — «Нет, это ты ничего не понимаешь!» А когда летом 1957 года к нам переехал младший брат папы Евгений Гомельский, то в нашей тренерской «лаборатории» появился еще один «лаборант», который тоже рисовал на столе.

Специализацией Евгений Гомельский, естественно, выбрал баскетбол. Но поскольку на русском языке эту дисциплину не преподавали, то он поступил на латышское отделение и попутно поставил мировой рекорд, всего за полгода выучив латышский язык. Вот такая была лаборатория. Мне все это было жутко интересно, и, честно говоря, я очень обижался, когда меня в этот момент отправляли спать. Поэтому, несмотря на то что я так и не дорос до классических баскетбольных стандартов (мой рост — сто семьдесят восемь сантиметров), выбора заняться другим видом спорта у меня просто не было! Баскетбол был нашей жизнью. Не только папиной, но и всей нашей семьи. Может быть, семья у нас какая-то неправильная, но мне всегда нравилась наша жизнь, ее динамика. Безусловно, самым активным членом нашей семьи был отец. Он много ездил, путешествовал. Поэтому когда он приезжал домой, то обязательно привозил множество удивительных рассказов о своих странствиях по странам и городам, которые я слушал, затаив дыхание...

Я прекрасно понимал, и, наверное, мама внушила эту мысль, что папина работа — самое главное на свете. И я гордился своим отцом даже в самом юном возрасте. Я прекрасно понимал, что папины победы и победы его команды — это результат огромного труда, потому что весь этот труд проходил на моих глазах. После того как маме сделали операцию, она плохо ходила. Ее попытки устроиться на работу тренером не увенчались успехом — нога все еще не слушалась.

Однако в 1957 году она все-таки пошла тренировать детей. Поскольку мы не могли оставаться дома одни, то Сашку определили в ясли, а меня в детский сад. Уж не помню, кто из нас притащил домой свинку, но переболели ею мы оба. После чего между родителями состоялся серьезный разговор и папа сказал: «Не нужна нам такая работа и такие детские сады, поэтому дети будут с тобой дома. Я достаточно зарабатываю». И мама оставила затею ходить на работу, посвятив все свое время домашним заботам. Уж чего-чего, а этого хватало. Вы же представьте, одна она и четверо мужиков — двое взрослых и двое маленьких. Нас нужно было накормить, напоить, обстирать. Я помню, как мама радовалась, когда они с папой купили стиральную машину. «Какое счастье, — говорила она, — что теперь все это не нужно будет делать руками...»

Пойдя отцу на уступку, мама и нам внушила, как важна и интересна его работа. Вот у меня до сих пор нет сомнения, что работа тренера, особенно работающего в игровых видах спорта, — это одно из самых интересных и творческих занятий в мире. И именно поэтому, наверное, я никогда не становлюсь на сторону тех, чья критика направлена только в сторону наставника. Особенно от моих коллег-журналистов.

Тренер — он труженик! Папа даже говорил, что место на скамейке запасных — это стул пыток из средневековой кунсткамеры. Они сидят, как на плите, как будто их снизу кто-то поджаривает. Подпрыгивают, подскакивают... Иногда смотрю на это — забавно. Если не разбираться глубоко в работе тренера, то смотреть на то, как Александр Гомельский вдруг вскакивал со скамейки, бросался к кромке поля и начинал давать указания, или вступал в пререкания с арбитрами, или начинал колотить своим кулаком по судейскому столику — это просто сумасшедший какой-то! Но нет. Это человек, который был бесконечно предан своему делу и для которого его работа была главной в мире.

А раз для него, то и для нас. Так, наверное, я и вырос, понимая, что работа тренера самая интересная и самая главная на свете. В 1957 году состоялся первый турнир Кубка европейских чемпионов. Идею этого турнира вынесли в свет два баскетбольных деятеля: Робер Бюснель — в прошлом баскетболист, вице-президент международной и президент французской Федерации баскетбола, и уже упоминавшийся мною генеральный секретарь ФИБА Уильям Джонс. Они понимали, что чемпионаты мира налажены, континентальные первенства идут, а пиком для всех сборных команд является Олимпиада. Надо было устраивать какое-то соревнование и для клубных команд. Тем более клубные чемпионаты европейских стран к 1956 году уже набрали силу. Появилось много интересных игроков, игроков-звезд, и результаты матчей на этих чемпионатах иногда поражали своей непредсказуемостью! Ну представьте, что в 1955 году сборная Венгрии стала чемпионом Европы, обыграв и сборную СССР, и сборную Италии.

Это же фантастика какая-то! И вот французская спортивная газета «Экип» учреждает Турнир серебряной корзины. Трофей, за который боролись команды, действительно был сделан в виде серебряной баскетбольной корзины на постаменте из темного мрамора и с двумя ручками, за которые ее можно было переносить. Очень красивый! И какое счастье, что этот приз какое-то время провел в нашей квартире тоже, потому что рижский СКА выигрывал эти соревнования три раза. Первый турнир проходил в 1957 году и закончился финальными матчами между софийским «Академиком» и рижским СКА.

Стартовый матч СКА играл в гостях, в Софии. Болельщики его не видели, так как никакой телевизионной трансляции не было, но СКА победил там с разницей около пяти очков. А вот на ответный матч, который я видел собственными глазами, собралось двенадцать тысяч человек! Это был рекорд по посещаемости баскетбольного матча. На футбольное поле стадиона «Даугава» у одной главной трибуны постелили помост, поставили баскетбольные стойки, повесили кольца. Как болеют латышские болельщики, сейчас в деталях я уже не помню, но этот крик «Cap- pay!», что означает «Вперед!», подгонял игроков СКА с первой и до последней минуты. У софийского «Академика» в том финальном матче не было ни единого шанса.

Если я не ошибаюсь, самый большой разрыв в счете был на пятой минуте второго тайма, когда баскетболисты СКА вели уже тринадцатьочков. Феноменальный разрыв. В итоге выиграли девять. Мне на тот момент шел четвертый год, поэтому, конечно, самого баскетбола я не помню. Но есть определенные яркие картины, которые запечатлелись в моей памяти. Первая из них — закончилась игра и папу подбрасывают в воздух. Болельщики повыскакивали со своих мест и огромной толпой посыпались на поле.

После того как милиционеры более или менее расчистили площадку, Бюснель, Джонс и председатель республиканского Спорткомитета Рамонс вынесли эту серебряную корзину. Вся команда построена в затылок, а на пьедестале почета, на ступеньке с циферкой «один» стоит только капитан команды Майгонис Валдманис. Ему вручают эту штуковину, и он подымает ее над головой. Какой стоял крик, словами просто не передать. По-моему, «Ура!» кричали все двенадцать тысяч болельщиков. А потом вечером, уже после приема в ресторане, Рамонс, Бюснель и Барчевский — тренер команды Софии — пришли к нам домой поздравлять папу. Это был первый случай, когда к нам в гости пришли иностранцы, поэтому я его хорошо запомнил.

И вот тогда за этим столом возник разговор не столько о самом баскетболе, сколько о том, каким должна быть формула розыгрыша турнира. Интересная вещь: практикующие тренеры настаивали на том, чтобы игр было как можно больше. Джонс понимал, что чем больше встреч, чем больше география, тем быстрее баскетбол станет самым популярным видом спорта. Мне в жизни довелось с ним достаточно часто и плотно общаться, ведь я же был его личным переводчиком, и даже в последние его дни после инсульта здесь, в Москве, в 1980 году мы все время говорили о баскетболе. Доктор Уильям Джонс — это человек, без которого ФИБА бы не состоялась. 

.... продолжение следует...